Марди и путешествие туда - Герман Мелвилл
– Ха! Как он поник! А ты когда-нибудь нырял в глубокие воды, Тайи? Ты когда-нибудь видел, где растёт жемчуг? В пещеру! Девицы, проведите!
Затем, пройдя через созвездия цветов, мы вошли глубоко в лес. И трижды прошли из солнечного света в тень так, что это показалось тремя краткими ночами и днями прежде, чем мы остановились перед пастью пещеры.
На расстоянии полёта стрелы от моря она уходила в склон горы, как сводчатый путь; и, глядя вглубь неё, мы увидели далёкий свет от воды, пересекаемый тут и там длинными тенями, создаваемыми удалёнными куполами и колоннами. Вся Венеция, казалось, поместилась в этих пределах.
Из копны золотых пальмовых стеблей девицы сделали факелы, затем расположились группой, веером тел среди веера колонн.
Освещённая пещера сияла, как королевские шкатулки цейлонского Канди, полные рассветов и закатов.
Со скалистого потолка до пузырящегося пола спускались колонны из сталактитов и образовывали повсюду вокруг галереи спиральные ряды со сверкающими коралловыми выступами.
И тотчас же, подняв свои факелы вверх, девы мягко скользнули в воде, и каждый лотос поплыл; в то время как издали Хотия бросила в воздух свой факел, после чего оба метеора в озере погасли.
Там, где она нырнула, сошлись кувшинки, и посреди них поднялась Хотия; её руки были полны жемчуга.
– Ло! Тайи, всё это можно получить, если нырнёшь: и Красоту, и Здоровье, и Богатство, и Долгую Жизнь, и Последнюю Потерянную Надежду на человека. Но только я одна могу это дать. Погрузись и подними одну жемчужину, если сможешь.
Вниз, вниз! Вниз, вниз, в ясную, искрящуюся воду, пока не показались кристаллы вспыхивающей алмазной сердцевины; но из этих безграничных глубин я поднялся с пустыми руками.
– Жемчуг, жемчуг! Твой жемчуг! Только что из раковин. Ах, Тайи! Ради тебя я, босая, нырнула столь глубоко. Хотя для Хотии одно лишь неглубокое погружение открывает множество Голконд. Но приди, нырни со мной: держись за руки, позволь мне показать тебе кое-что необычайное.
– Покажи мне то, что я ищу, и я нырну с тобой, прямо через мир, пока мы не окажемся в неведомых океанах.
– Нет, нет; но сожмём руки, и я возьму тебя туда, где твоё Прошлое будет забыто, где ты ослабеешь и скоро научишься любить живое, а не мёртвое.
– Для меня ценнее, о Хотия, вся горечь от погребения моих мертвецов, нежели все сладости жизни, которые ты сможешь даровать, даже если они будут вечными.
Глава XCI
Марди позади: перед Океаном
Возвратившись из пещеры, Хотия улеглась в своей беседке из клематисов, вокруг которой незримыми руками был разбросан фенхель. И подбиравшееся всё ближе и ближе покрывало из приятных звуков растопило моё горе, как тёплые лучи растапливают снег. Странная слабость заставила меня склониться; снова внутри моего сакрального тайника, бок о бок, лежали прошлая и настоящая Йилла – двумя телами в состоянии экстаза, в то время как подобная идущему по кругу солнцу стоящая передо мной Хотия становилась ещё великолепней и посредством своих неподвижных глаз медленно вытягивала мою душу.
Так мы и стояли: змея и жертва, жизнь переходила от меня к ней.
Но в этот момент я снова взорвался, поскольку всё Прошлое во мне ударило по всему Настоящему.
– О, Хотия! Ты знаешь тайну, из-за которой я умираю. Я вижу её, сидящую в твоих глазах. Открой!
– Благо или горе?
– Жизнь или смерть!
– Смотри, смотри! – И розовый жемчуг Йиллы заплясал передо мной.
Я выхватил его из её руки:
– Йилла! Йилла!
– Продолжай реветь: она лежит слишком глубоко, чтобы ответить; более странные голоса, чем твои, слышит она: пузыри разрываются вокруг неё.
– Утонула! Утонула, когда я спал. Я иду, я иду! Ха, в каком она виде? В виде мха? Морского тимьяна? Жемчуга? На помощь, на помощь! Я опущусь! Назад, сверкающее чудовище!.. Что, Хотия, твоих рук дело? О, змея, я могу убить тебя!
– Иди, иди – и убей себя: я не могу сделать тебя своим; иди – мёртвый к мёртвому! Там, на холме, есть другая пещера.
Я быстро побежал вперёд по краю долины, прошёл через жемчужную пещеру Хотии и увидел сумрачную арку, внутри которой сияло прозрачное озеро. Дул встречный ветер, и одна тёмная арка привела к каналам, идущим в сторону моря.
Круг за кругом мерцающая форма медленно вращалась в глубоком водовороте: белой и расплывчатой Йиллой.
Я сразу же прыгнул в воду, но течение было подобно жестоким встречным ветрам, идущим с мыса и отгоняющим суда. Затем я разъярённо огляделся и увидел только лишь тёмную арку, крутящаяся тень скрылась из глаз, и водовороты кружились, как и прежде.
– Останься, останься! Позволь мне идти с тобой, хоть ты и плывёшь в залив мрака, – ничто не сможет превысить ад этого отчаяния! О, зачем продолжает биться в этом трупе моё сердце!
Как сомнамбулы, быстро застывшие в некой ужасающей дрёме, подобны призракам, ускользнувшим из дома и пугающим бодрствующий мир, так и я этой ночью со смертельно остекленевшими глазами метался из стороны в сторону по влажному и мягкому пляжу.
– Это привидение, Тайи? – И Мохи, и менестрель стояли передо мной.
– Тайи больше не живёт. Он настолько мёртв, что у него нет даже призрака. Я – призрак призрака его духа.
– Ну, тогда, призрак, настало время бежать.
Они потянули меня к краю воды, где проа было вытащено на берег. Скоро – Мохи встал у руля – мы понеслись под широкой тенью утёса; затем, как в дремоте, я слушал его голос.
Достигнув Одо, Медиа был встречен воплями. Мятеж оказался в разгаре, и ему был брошен вызов. Уже оказались тщетны все соглашения. В первых рядах стояли три бледных сына того, кого я убил, чтобы заполучить деву. Мстители с первого часа, с которого мы разделились в море, шли по моему следу, испытывая голод, и жили только ради того, чтобы охотиться на меня вокруг всего рифа Марди, и теперь в Одо, у последнего порога, жаждали убить. И там, если отомстить не удастся, они решили преследовать дальше, всё ещё клянясь охотиться на меня целую Вечность.
Позади мстителей бушевала неистовая толпа, призывая Медиа отказаться от власти. Но одна рука махала, как вымпел над дымом некоего морского сражения, и прямо через этот шум Медиа молчаливо проплыл: мятежники расступались перед ним, как дикие волны перед крепким водорезом.
Достигнув гавани, он повернулся к Мохи и менестрелю:
– О, друзья! Тяжело расставаться после нашей долгой дружбы! Но впредь на многие луны Одо не станет домом ни для старого, ни для молодого. Только в Серении вы найдёте мир, который ищете; и туда вы должны увести Тайи, кто ещё подвержен опасности быть убитым или потерянным. Найдите его, освободите из рабства Хотии. Обгоните мстителей и доберитесь до Серении. Я не сдамся. Государство брошено в шторм; и там, где я стою, слившиеся волны должны разбиться. Но у всех благородных душ в разгар бури принято, что первый человек до последнего момента правит тонущим кораблём. Поэтому здесь, в Одо, я останусь, пусть каждая доска и разобьётся подо мной. И затем – о, великий Оро! – позволь королю умереть, цепляясь за киль! Прощайте!
Таков был рассказ Мохи.
С трубным грохотом дули теперь хриплые ночные ветры; Лагуна была черна от тихих теней гор и плывущих теней облаков. Из всех звёзд сиял только красный Арктур. Но через мрак по окружающему рифу мчались белые, как призрак, разрушительные волны.
Выход из внешнего барьера был почти открыт.
– Ах! Йилла! Йилла! Течение относит тебя к океану; не буду я ждать позади. Марди, прощай! Дай мне руль, старик!
– Нет, безумец! Серения – наш приют. За тем проливом для вас погибель. И из той дали за рифом не возвращался ни один путешественник.
– И зачем откладывать? Разве жизнь умирающего не стоит
